С рассветом над озером лёг плотным слоем туман, прибрежный ельник окутала мягкая серая шаль. В полусумраке неожиданно прекратились весёлые песни и разговоры лесных и водных жителей. Замолк хор лягушек, перестали токовать бекасы, не доносилось предутреннего хорканья вальдшнепов. Только изредка тишину нарушали всплески крупной рыбы на озере.

Сидя у маленького костра, мы потягивали из кружек горячий чай и прислушивались к тем всплескам.

- Язь играет! - лениво проговорил мой товарищ, здешний лесник Павел Горбунов. - Будет добрый улов. Самый нерест начинается. Видишь, у черёмухи цвет падает, верная примета!

Тишина продолжалась около часа. Но вот за озером нежно порозовели вершины елей, через минуту прорезали пелену поднимающегося тумана весёлые, смеющиеся лучи. Первой робко закуковала кукушка, за ней пропел песенку зяблик, и где-то высоко за туманом заблеял барашком вёрткий бекас.

Ожила природа. Снова грянул, дружнее прежнего, весенний концерт.

Над озером просвистали крыльями три самца гоголя. Дали круг и, опустившись под берег, поблёскивая зеркальными белыми боками, спокойно начали охорашиваться.

Я потянулся за ружьём, но Павел шёпотом предупредил:

- Не надо, рыбу напугаешь.

Гоголи, видимо, всё-таки нас заметили и, подозрительно косясь жёлтыми глазами, отплыли подальше.

- Одни остались, - сказал Павел. - Самки где-то в дуплах на яйцах сидят.

- А где же они находят дупловатые деревья? Вед здесь, в еловом лесу, не скоро найдёшь такое дерево, у озера их совсем нет, - спросил я.

- Э, парень, плохо ты ещё их повадку знаешь, - усмехнулся он. - Гоголюшки-утки иной раз за несколько километров от воды гнездятся. А вот как они своих утят из дупел вытаскивают и на воду доставляют, этого не знаю, не приходилось видеть.

Пора было смотреть сети, и мы, столкнув на воду обласа, разъехались в разные стороны.

Я тихонько грёб у самого берега. Воздух благоухал, отцветала черёмуха. Ласковое солнце лило сквозь густую хвою елей мягкий, тёплый свет.

Первая сеть стояла поперёк небольшого заливчика. На береговом мыску рос густой куст черёмухи, и моя лодка оказалась закрытой со стороны озера. Язи действительно начали икромёт и бились в затопленной траве, у берега. В сеть попало с десяток широких рыбин, я занялся их выпутыванием.

Неожиданно над лесом раздался хриплый крик самки гоголя, очень похожий на карканье вороны. Гоголюшка пролетела над озером небольшой круг и, не замечая меня, опустилась напротив, всколыхнув зеркальную гладь воды. При посадке утка держала себя как-то странно: ноги были неестественно вытянуты вперёд, и опустилась на воду она почти в вертикальном положении. И вдруг рядом с ней оказался на воде маленький чёрный утёнок! Она что-то нежно ему сказала, он, пискнув несколько раз, быстро уплыл в прибрежную осоку. Гоголюшка поднялась в воздух и с криком скрылась за стеной леса. И тут до моего сознания дошло, откуда взялся на воде утёнок. Бросив сети, я спрятался под нависший куст. Минут через пятнадцать снова раздался крик утки, пролетев низко над кустом, она опустилась на старое место. На этот раз удалось ясно разглядеть зажатого утёнка в её вытянутых лапках. И второй малыш так же послушно уплыл в осоку.

В течение часа я наблюдал интересное переселение. Наконец, принеся одиннадцатого утёнка, гоголюшка осталась на воде.

Она долго молча сидела, вытянув шею, настороженно наблюдя жёлтым кружком глаза за небом. Последний утёнок забрался ей на спину и стал, как взрослая утка, чёрным носиком приглаживать пушок.

Убедившись в полной безопасности, гоголюшка успокоилась. Почистив лапкой клюв, тихо крякнула. И моментально на её зов высыпало из осоки десять комочков. Умные послушные малыши, которые прожили на белом свете не более суток, чувствовали себя на воде вполне привычно и самостоятельно. Окружив плотным кольцом свою мать, они тихо попискивали. Утка их осмотрела, довольно крякнула. И счастливая большая семейка скрылась в зелёной щетине камыша.